Фестиваль JazzQ 2006: акценты и остановки

2 августа 2006 г.

— Главное, — в одном из своих интервью сказал Джордж Дюк, — в акценте.

Порт Санкт-Петербург

Судя по афишам, которые информировали петербуржцев о том, что 21 и 22 июля у стен Петропавловской крепости состоится фестиваль JazzQ 2006, Мэйсео Паркер стал жертвой акцента организаторов. Правда, жители города всё равно узнали о том, что кроме Мэйсео Паркера, в фестивале будут принимать участие Рэнди Вестон, проект Стэнли Кларка и Джорджа Дюка, Эдди Пальмиери, Игорь Бутман, конечно же, Андрей Кондаков и другие. Горожане расставили собственные акценты и в назначенный срок пришли на Заячий остров.

Со сцены экстравагантной неуместностью сражали ведущие — Зураб Матуа и Анна Малышева, — высказывался Владимир Борисович Фейертаг, играл биг-бэнд Игоря Бутмана, к которому присоединялись Давид Голощёкин и Андрей Кондаков... Итак, транспортное средство под названием «Фестиваль JazzQ 2006» отчалило от Петропавловки и вышло в открытое море музыки...

На корабль взяли проект Кондаков/Гайворонский/Волков/Чекасин/Машин, Леонида Сендерского и его скандинавских друзей, этнический дуэт Sarikamis из Турции, свинг-квартет из Норвегии Hot Club de Norvege, всех остальных, публику и меня. Кто есть я? Не знаю. Наверное, фортуна, — потому что останавливаться мы будем там, где я захочу, посчитаю нужным и смогу :)

Остановка первая: группа Zventa-Sventana из Москвы

Zventa-Sventana — молодой коллектив, существует около полугода, продюсирует его Юрий Усачёв (группа «Гости из будущего»). Музыканты — Христина Кузнецова (вокал, клавишные), Алёна Романова (вокал), Александр Рамус (гитара), Оскар Чунтонов (клавишные), Алексей Беляев (бас-гитара), Edson Петрухин (ударные), Валерий Колбин (калюка); исполняют этно-современную музыку, в которой чувствуется органика, — и, видимо, поэтому Zventa-Sventana притягивает...

— Тина, я так понимаю, ты — мозг коллектива?

— Да.

— А аранжировки кто пишет?

— Тоже я.

— Здорово. А как давно ты фольклором занимаешься?

— Полтора года. До этого я пела джаз, фанк...

— А до этого?

— Я училась в Казанском музыкальном училище на фортепианном отделении. Позже перевелась в Московский джазовый колледж на отделение эстрадно-джазового вокала. У меня было много педагогов, и от каждого я что-то хватала, в основном в отношении дыхания. Многому меня научил Владимир Чекасин.

— Фольклор возник по расчёту?

— Нет. Я к этому долго шла. Внутренне, духовно. Искала то, что мне будет интересно. Многое разочаровывало. Джаз, например...

— Джаз в России или вообще?

— Да вообще, наверное. Этот стиль мне кажется замкнутым. А джаз в России — абсурдным. Петь хиты, которые неактуальны? Про то, чего мы не знаем, про то, где мы не были? В чём нет нашей ментальности?

У меня была возможность уехать на Запад, но я подумала, что мне и здесь пока ещё есть что делать, а когда углубилась в фольклор, поняла, что вот здесь-то и есть свобода. Свобода слова. Язык, интонации, тексты, сакральность — вот, где можно импровизировать как хочешь. Слушаешь бабушек и поражаешься: какая мелизматика! какая душа! И всё органично. А ведь сложно технически. Вот и захотелось заняться русской песней. Сам собой стал проявляться весь мой музыкальный багаж, моё мировоззрение. Правда, трудно соединить что-либо с русской песней, потому что она — самодостаточная. Не хочется её испохабить. Хочется петь песню и заворачивать её так, как душа ляжет.

— У тебя хорошие музыканты. Обращают на себя внимание. Где ты их нашла?

— Искала долго. Кто-то приходил, кто-то уходил. Целое страдание было. Трудно найти своих людей. Мне ведь нужен не просто хороший инструментал, мне нужна медитация, кач. В русской музыке есть свой ритм.

— Другая вокалистка — Алёна Романова — из фольклорной среды?

— Да, но она отличается от фольклористов и поёт не каким-то придурочно-прижатым голосом, а свободно. В ней есть что-то исконное. Когда я услышала её в первый раз, сильно удивилась — откуда?

— Это ваше первое выступление?

— Второе. До этого мы выступали на джазовом фестивале в Архангельском.

— ...многие акцентировали именно ваше выступление. Поздравляю!

— Спасибо!

— Удачи!

Плывём дальше

Блестяще исполняли латиноамериканскую музыку Эдди Пальмиери & Afro-Carribean All Stars. Любители получали огромное удовольствие, а отдельные элементы употребляли коньяк и провозглашали тост — за то, чтобы Масео Паркер не разочаровал!

И Масео Паркер не разочаровал.

Остановка вторая: Рэнди Вэстон & African Rhythm Trio

African Rhythm Trio — Рэнди Вэстон (рояль), Алекс Блэйк (контрабас), Нил Кларк (перкуссионные).

Randy Weston Выступления Рэнди Вэстона я ждала. Услышать его для меня было подобно прикосновению к святыне. Мне даже удалось задать ему несколько вопросов.

— Как Вы стали музыкантом?

— Отец заставил меня играть на пианино. Он был очень сильным и таким же высоким, как я.

— Заставил?

— Да. Мне нравился спорт, я любил играть в баскетбол, но отец сказал, что я должен научиться играть на фортепиано.

— Именно на фортепиано?

— Мой отец из Панамы. Ему нравился этот инструмент. Вероятно, он хотел, чтобы его сын стал пианистом.

— У Вас есть дети?

— Да.

— Вы тоже сказали детям: «Надо играть на фортепиано»?

— Нет, ха-ха... :)

— Вы восхищались игрой Телониуса Монка и сказали однажды, что Монк играл так, как играли бы в Египте пять тысяч лет назад. А как играли в Египте пять тысяч лет назад?

— Это образ.

— Но за образом смысл...

— Когда мы говорим «пять тысяч лет назад», то возвращаемся к древним временам. К первому мужчине и к первой женщине, которые первыми стали играть музыку. Это происходило в Египте. Древние люди создали музыкальную концепцию, которая стала основой. Мы — афроамериканцы — чувствуем эту основу, когда танцуем, играем на музыкальных инструментах. Это особое состояние. В такие моменты мы чувствуем, что Африка внутри нас. И все ответы внутри нас самих. Пять тысяч лет назад был больший контакт между музыкантом и музыкой. И между людьми.

— Вы знаете свои африканские корни?

— Трудно сказать. Мы покинули Африку много лет назад, перемешались, теперь все мы — афроамериканцы.

— Вы жили продолжительное время в Марокко, изучали различные африканские культуры, записали диск вместе с музыкантами племени гнауа...

— Да, гнауа... У этих людей есть своя история и она похожа на историю африканцев в Америке. Мы вместе продолжаем наши африканские традиции. Когда я слышу музыку гнауа, я узнаю в ней свою музыку. Музыку, которая делает людей счастливыми. Наша музыка возникла в Африке, первая цивилизация возникла в Африке, мои предки строили пирамиду...

— Ваша музыка очень глубокая. Глубокое задевает всё. Вот мы сейчас сидим здесь — солнце, джаз, а на Ближнем Востоке идёт война. Как Вы относитесь к этому?

— Всегда шли войны. Но людям нужна музыка.

— Чтобы становиться здоровыми и счастливыми...?

— Сначала Африка для всех была одним домом, одной семьёй. Когда мы слушаем музыку, мы снова становимся одной семьёй. Наш первый язык — музыка. Музыка делает нас братьями и сёстрами. Я езжу по всему миру и общаюсь с людьми разных национальностей через музыку. В музыке есть чувства, эмоции. Музыка — это самая высокая форма нации. Нам очень близка русская музыка таких композиторов как Стравинский, Прокофьев. В ней очень много ритма, много огня.

— Вы называете свою музыку джазом?

— Нет. Я играю африканскую музыку.

— Что для Вас джаз?

— Я не знаю. Существует много определений того, что такое джаз. Мы — африканцы, живущие в Америке, Бразилии, Австралии, не называем свою музыку джазом. Наша музыка происходит из той великой цивилизации, из которой всё ушло, осталась только музыка. В музыке сохранилась культура. В музыке наша история. В музыке — память.

— Кого из музыкантов Вы можете назвать своими братьями?

— Из пианистов?

— Хорошо.

— Каунт Бэйси, Нэт Кинг Коул, Арт Тэйтум, Телониус Монк, Дюк Эллингтон. Вот пять пианистов, которые повлияли на меня, от которых я учился. Луи Армстронг — наш отец.

— Мне показывают на часы. Вам нужно идти на сцену. Я счастлива, что мне предоставилась возможность пообщаться с Вами. Спасибо!

— Вам спасибо! Ха-ха-ха...

Что можно сказать о выступлении Рэнди Вэстона? Что можно говорить о вещах, которые бесконечно далеко, и о которых говорит восьмидесятилетний человек? Ты пытаешься набросить слово, но бесконечность ускользает, а слово становится плоским... Скажу о контрабасисте. Его зовут Алекс Блэйк. Он, его инструмент и музыка — вместе — были подобны джинну, выпущенному из бутылки. Одной рукой Блэйк крепко держал контрабас, другой — трогал, просил, заставлял звучать струны, истязал их и, наконец, успокаивал.

Проект Стэнли Кларка и Джорджа Дюка. Намеревалась сделать остановку. Не удалось.

Stanley Clarke and George Duke Известно, что Стэнли Кларк и Джодж Дюк знают друг друга давно, что они близки музыкально, что похожи их музыкантские судьбы. Вместе они формировали стиль, который называется фьюжн. Оба — оригиналы, с которых снимают копии. Clarke/Duke Project возник в семидесятых годах и сразу же стал популярным. Не утратил своей привлекательности проект и сегодня.

Что вытворяли эти двое! Джордж Дюк — обаятельный толстячок, оттягивавший звук на клавишных, словно на гитаре, перепробовавший все клавишные, что находились на сцене, и Стэнли Кларк — музыкант, у которого электробас звучал как контрабас, а контрабас — как виолончель и даже арфа; да они просто баловались! Рассказывали добрые сказки! А Стэнли Кларк ещё отпускал в небо звуковые шарики.

Остановка третья, продолжительная: Berklee Heavy Groove Ensemble и Дэвид Фьюжинский

В рамках фестиваля JazzQ 2006 произошло событие не столь громкое, как выступление известных музыкантов, но не менее значимое. А, быть может, и более, потому что оно было полезным как для молодых музыкантов, так и для музыкального образования и музыки в целом. Происходило оно 22 июля в JFC Jazz Club. Профессоры из Berklee College of Music прослушивали молодых российских музыкантов, чтобы выбрать из них одного и вручить ему грант на обучение. Грант получил Олег Остапчук — тенор-саксофонист из Москвы. Спонсировал проект Сергей Кременский (Onego Shipping).

— Сергей, почему Вы сделали это?

— Хочется помочь молодым музыкантам. Не секрет, что в России сложно получить хорошее образование по джазу и современной музыке, потому что такого образования фактически нет. А у меня есть возможность оказать финансовую поддержку. Мой сын учится в Беркли.

— И, опять же, зачем Вам это? Вы живёте в Голландии...

— Но я же русский.

— У меня больше нет вопросов.

А вот что рассказала профессор Berklee College of Music Дэбора Бьери в то время, пока проходило прослушивание:

— В Berklee College of Music учится 4 000 студентов, и 1 000 из них — иностранцы. Иностранные студенты всегда были важной составляющей, потому что они создают движение в жизни американской индустрии.

— Проводились ли подобные прослушивания в Прибалтике, на Украине, в Грузии или Белоруссии?

— Нет. Это первое прослушивание в Восточной Европе.

— А по каким критериям Вы отбирали претендентов?

— Мы ориентировались на опыт. Смотрели на то, сколько времени кандидат занимается...

— Как зовут профессоров, которые прослушивают претендентов?

— Одного зовут Дэмиен Брекен. Он играет на саксофоне. Когда-то сам приехал учиться в Беркли из Ирландии. Сейчас он преподаёт и допускает студентов к обучению. Другого зовут Лоренс Байон. Ларри — декан гитарного факультета. Это самый большой факультет в Беркли.

— Там и преподаёт Дэвид Фьюжинский?

— Ох, да. Дэвид! Он замечательный педагог, хорошо работает со студентами, играет современную музыку, много экспериментирует. Он своего рода звезда. Его уважают.

Специально для того, чтобы принять участие в фестивале JazzQ 2006 и, видимо, для того, чтобы показать уровень студентов Berklee College of Music, был организован Berklee Heavy Groove Ensemble. Вечером коллектив выступил на фестивале — уровень, конечно, достойный, музыка молодёжная. В группе играет Николай Моисеенко — саксофонист из Москвы. Но мой угол зрения всё время смещался на Дэвида Фьюжинского — руководителя коллектива. В программе звучали и его композиции.

David Fuze Fiuczynski — Здравствуй, Дэвид! Сегодня я общалась с профессорами Berklee College of Music. Они восторженно отзывались о тебе как о педагоге. Почему ты преподаёшь?

— Есть несколько причин. Во-первых, мне нужна работа. Затем, мне это нравится. Я понимаю, что делаю это хорошо. Наконец, я сам многому учусь от своих студентов. Например, это первый фестиваль, на котором играл клавишный ударник. Его зовут Ричард Уэр. Он очень интересный. Родился в Лондоне, но вырос и живёт в Гонгконге. Это студент, но я многому учусь у него.

— Ты интересуешься этнической музыкой?

— Да. Турецкая музыка, индийская, японская — микротоновая — всё это я использую в джазовых импровизациях.

— У тебя необычный инструмент.

— Это уникальный инструмент. Другого такого нет. Он — двухгрифовый. На верхнем грифе шесть струн и нет ладов. Я убрал лады, для того, чтобы играть микротоновую музыку. На нижнем грифе семь струн. На таком инструменте можно изобразить все звуки. Это удобно.

— Как ты стал музыкантом?

— Моя мама меня направила.

— Она музыкант?

— Нет. Она преподаёт биологию. В семь лет я учился играть на пианино, но мне это не нравилось. Когда мне исполнилось тринадцать лет, мама сказала, что я должен научиться играть на каком-либо инструменте. Нужно было что-то выбрать, и я выбрал гитару.

— Ты родился в Америке?

— Да, но вырос в Германии, недалеко от Дюссельдорфа.

— Вот как!

— Моя мама афроамериканка, а папа немец с польскими корнями.

— Потрясающе. Ты учился в Беркли?

— Нет. Я учился в Консерватории в Бостоне и играл со многими музыкантами из Беркли.

— У тебя есть своя группа, которая называется Screaming Headless Torsos, то есть «Кричащие безголовые тела». В названии есть какой-то скрытый смысл?

— Сказать официальную версию или неофициальную?

— Конечно же, неофициальную.

— Да, нет никакого смысла. Просто энергия этих трёх слов.

— Безумная энергия?

(Кивает.)

— А официальная версия какая?

— В колледже пили много. В голову пришла такая идея.

— А что пили?

— Водку.

— Только пили?

— Секрет. Больше я ничего не скажу.

— Всё ясно. Официальная версия... У тебя жёсткий, милитаристский стиль.

— Тебе нравится. Я люблю сильные цвета, строгие линии. Мне нравится Матисс, Пикассо.

— Ты воин?

— Должно быть, это немецкое воспитание: айн, цвай, драй...

— Забавно, что у тебя такая фамилия — Фьюжинский. Можно было бы подумать, что это псевдоним...

— Фамилия настоящая. Но чаще меня называют Фьюз.

— Спасибо, Дэвид! Надеюсь, что ты ещё приедешь к нам со своей группой или другими своими проектами!

— Я тоже надеюсь. Спасибо.

Скажу честно: до фестиваля JazzQ 2006 имя Дэвида Фьюжинского мне не было известно. Оказалось, что им буквально бредят некоторые уважаемые мною музыканты. Что ж, быстренько послушала пару композиций Screaming Headless Torsos, почитала что-то в Интернете, — словом, к интервью с Дэвидом я толком не подготовилась. А надо было бы, потому что Фьюжинский — глубокий и, видимо, непростой судьбы музыкант, со сложными гармоническими соединениями внутри себя. Приветливый, но особо не раскрывающийся перед случайными людьми. Всё, что он есть, — есть в его музыке, он — Дэвид Фьюжинский — человек с открытым сердцем, видящими глазами, философ, экспериментатор, художник, чувствующий сегодняшний день и реагирующий на него своей музыкой. Жёстко! Потому что он сильный, потому что у него немецкое воспитание, WIRD BESSER.

Возвращение в порт Санкт-Петербург

— Суть в том, что нужно расставить акценты, — сказал Джордж Дюк. — Главное — в акценте.

JazzQ 2006 Не знаю, но фестиваль в моём представлении — это общение, контакты, обмен, мастер-классы, семинары... Фестиваль должен быть полезным и выгодным в этом отношении. Спасибо Сергею Кременскому за то, что он сделал вклад именно в это направление. Хорошо, конечно, что приехало такое большое количество всемирно известных музыкантов, но фестиваль — это показ достижений. Показ достижений чьих? Я так и не поняла, какой была концепция фестиваля. Какой был фестиваль? Джазовый, фанковый? Впрочем, носитель культуры — Рэнди Вестон — уже прямым текстом сказал, что джаза, о котором мы спорим, нет. Есть игры в джаз, фанк, рок. На американский манер, на русский. А есть музыка. Есть разум, а есть сердце. Во что мы играем? Играем ли мы музыку?

Елена Насонова
август 2006